Ровно 75 лет назад, 4 октября 1944 года, 120-й минометный полк участвовал в боях за освобождение столицы Латвии – Риги от немецко-фашистских захватчиков. Начиная с июля, их 5-ю минометную бригаду перебросили на 3-й Прибалтийский фронт, где они вплоть до декабря воевали за освобождение Эстонии, Литвы и Латвии.
В интервью Егору Яковлеву я уже рассказывал, что за несколько недель до боёв за Ригу мой дед, зам. командира полка по политчасти, майор Захар Васильевич Берёзко получил предложение о переводе на другую работу. Об этом он написал жене03 15 сентября 1944 года:
Здравствуй, родная Лизончик!
Целую тебя, родная, крепко и желаю счастья и здоровья. Спешу написать тебе несколько слов. Я здоров, проводим своеобразную “уборочную”, освобождаем Эстонию от паразитов. Двое суток я проездил в вышестоящих органах. Шла речь в переводе меня на работу в фронтовое учреждение. Но я отказался. Во-первых, потому что характер работы связан с частыми командировками, что самое плохое в фронтовых условиях. Во-вторых, что материально я тоже теряю. Хотя это и считается большим выдвижением, однако зарплата на 400 рублей ниже, а, значит, меньше фронтовых и за выслугу, словом рублей 700 долой. Питание платное по линии Военторга. Появится забота о стирке белья и прочие мелочи. Всё это и уйма других неудобств заставили меня возражать. Пусть здесь и ответственнее, и в горниле боёв, но здесь я привык. Меня считают здесь родным и я живу как в семье.
Ночевал у Акимова [Тихона Васильевича, 1907 г.р., помощник командира полка по снабжению, ст. лейтенант], сейчас за мной приехал Луганский [Харитон Иванович, 1905 г.р., связист взвода управления полка, младший сержант], еду на работу. Канонада и здесь слышна. Вопрос окончательно еще не решен, но мне кажется, что от меня в этом вопросе отвязались и, очевидно, оставят на работе в прежней должности.
Вот мои новости. Я премного виноват, что за последнее время реже писал. А это потому, что было очень много поездок, разных работ подготовительного характера. Постараюсь быть более аккуратным в этом вопросе. Прошу тебя не беспокоиться обо мне. Нужно надеяться, что счастье нам не должно изменить и всё будет в порядке.
Как учится Боричка? Как чувствует себя Лидусенька?
Целую их, моих милых птенчиков.
Будь здорова и счастлива,
Целую, твой Захар.
Привет друзьям и родным. Твой Захар.
Объяснение, почему майор Березко возражал против перевода на должность, совершенно бытовое. Ну посудите сами: командировок больше, денег меньше, да плюс ещё стирать самому.
Однако, самое интересное он пишет в конце: «Пусть здесь и ответственнее, и в горниле боёв, но здесь я привык. Меня считают здесь родным и я живу как в семье».
Наверное, сегодня малопонятны причины, по которым политического работника – замполита, комиссара, политрука – могут считать родным. Поэтому приведу здесь ещё одно письмо. Контекст такой: в октябре 1943 в связи с переформированием части Захара Васильевича вывели, как он пишет, в резерв фронта (по номеру полевой почты 97742 – в политотдел 59 Армии). Об этом он пишет в письме жене, 11 ноября 1943 года:
Здравствуй, дорогая моя, любимая Лизончик!
Крепко тебя целую, родная, шлю сердечный привет. Сегодня второй день, как я живу в резерве. Моё прощание с народом было очень трогательное. Многие мои сослуживцы плакали, причём некоторые как малые дети рыдали. Уж больно свыклись.
Сейчас пока отдыхаю, то есть работы никакой не имею. Судя по наличию резерва и по тому, что некоторые работники сидят по полгода, можно судить, что работу получить не так легко. Вчерашняя моя беседа с кадровиком это положение подтвердила.
Живу мыслью о том, что может положительно решиться вопрос, который выдвигал Сороко [?]. Теперь зависит всё от него, я сделал всё, чтобы облегчить решение вопроса. Беспокоюсь о твоём здоровье, смотри, родная, береги себя. Не считайся ни с чем во имя здоровья. Надеюсь, у тебя всё в порядке.
Мне пока не пиши. Целую тебя и ребят, Захар.
На самом деле, во многих письмах упоминается о том, что бойцы и командиры с большим уважением относятся к Захару Васильевичу. Мне как потомку очень приятно это читать, но дело в другом. Причина такого отношения к нему, в первую очередь, заключается в его собственном отношении к бойцам и командирам. В одном из своих писем он пишет об этом. Письмо слишком длинное, чтобы приводить его здесь полностью, поэтому приведу только центральный фрагмент.
Да! Четвёртый год нас разлучила война, виною которой является проклятой немец. Знаю, что тяжело тебе и, может быть, иной раз тяжелее, чем мне. У меня бывают тяжелые дни, сутки боёв, но бывают дни, когда обстановка несколько становится легче. Этого импульса боя ты не можешь знать, и поэтому представляешь, что моё положение всё время напряженное.
Правда, нервы подносились и у меня. А главное, я привык командовать и приказывать, не терплю возражения своей воле и не слышу их. Я привык к людям, полюбил воинов и офицеров. Не скрою, что они любят меня во много раз сильнее. Я делаю по своему служебному положению очень много для каждого, кто отличается в боях. Их Родина увидит в день своего торжества, и народ будет всегда их ценить как своих защитников, завоевателей Победы и жизни. Моя напряженная работа находит свою оценку, когда из незаметного паренька или папаши вырастает отличившийся воин, грудь которого украшена новеньким орденом или медалью. Когда наши люди в боях не знают страха и образцово выполняет боевую задачу. Приятно, когда высшее командование отмечает хорошую работу части. Здесь видишь плоды своей продолжительной и напряженной работы. Всё это положительное мы ещё и ещё раз прослушали на днях. И теперь когда видишь, что война идёт концу, когда видишь, что её нужно завоевать, правда в суровых, но непродолжительных боях, чувствуешь, что место работы твоё именно здесь.
Что касается тебя, то могу лишь просить беречь своё здоровье и нервы. Они нам ещё очень пригодятся. В остальном счастье нам должно быть неизменным, и в жизни мы наверстаем.
Здесь просто необходимо провести параллель с тем, что об изменении характера командира за время войны писал один очень известный русскоязычный автор. Вместе с «кубиками», то есть с офицерским званием младшего лейтенанта, к нему пришло ощущение вседозволенности, о чём он спустя годы рефлексировал:
Я метал подчинённым бесспорные приказы, убеждённый, что лучше тех приказов и быть не может. Даже на фронте, где всех нас, кажется, равняла смерть, моя власть возвышала меня. … Уж, конечно, был у меня денщик (а по-благородному — «ординарец»), которого я так и сяк озабочивал и понукал следить за моею персоной и готовить нам всю еду отдельно от солдатской.
И потом сокрушается:
Вот что с человеком делают погоны!
Мой дед – наглядное подтверждение тому, что ни погоны, ни власть сами по себе не способны сделать из человека что-то, к чему он изначально не склонен.
Но вернемся к тому, что происходит вслед за решением Захара Васильевича остаться в 120 минометном полку на должности заместителя командира по политической части.
4 октября 120 минометный полк поддерживает части 12-й гвардейской стрелковой дивизии в боях за овладение населенным пунктом Сигулда. Впереди, всего в 50 км западнее – Рига. В этих боях решается судьба советской Латвии. Спустя несколько дней, 13 октября, Рига будет освобождена от немецко-фашистских захватчиков. Совсем скоро, 13 октября 2019 года, залпы салюта в Москве напомнят миру, как это было 75 лет назад.
Но в тот день, 4 октября 1944 года, осколок разорвавшегося снаряда ранил Захара Васильевича. В журнале боевых действий 5 минометной бригады за 4 октября имеется краткая запись:
Потери: Ранен зам. командира 120 минп по полит. части майор Березко.
Это – максимум того, что обычно содержится в архивных документах. Но благодаря его письму мы знаем, как это произошло:
Здравствуй, милая дорогая Лизончик!
Крепко тебя целую, родная, и шлю искренний привет.
Твоих писем еще не получал, не знаю как здоровье твое и детишек. Очень хочется хотя бы одно письмо получить от тебя.
Я пока нахожусь в госпитале. Здоровье мое улучшается медленно.
4 октября 1944 г. я был ранен в голову. Осколок вражеского снаряда ударил сантиметра 2 выше левого глаза. Кусок 2 x 1,5 сантиметра прошел 6 сантиметров в голове и застрял. 6 октября мне делали операцию, которая прошла хорошо. И вот сейчас ещё от этого удара осталки остались. Рана на поверхности заживать в главном месте не начинала.
После ранения у меня было большое отражение. Я перестал говорить и писать, теперь разговор хуже, чем в письме. Стал заикаться на отдельных степенях выражений, напр. “р”, “г”, “е” и другие. Выражения становятся лучше каждый день, но медленно.
Самочувствие неплохое.
Часто сижу дома на кровати. Ходатайствую, чтобы направили ближе к вам. Когда это случится, не знаю, но все ожидаю этого.
Пиши о себе и детишках по адресу, но он есть полевая почта 45523 [1426 эвакуационный госпиталь, Валмиера, Латвийская ССР)], Березко.
Будь здорова и счастлива,
Целую крепко,
Целую детишек,
Твой Захар
Не знаю, как вас, а меня поражает легкость, с которой он описывает эти ужасные, драматические события, которые легко могли стоить ему жизни. Вот, например, совершенно реальный осколок снаряда, найденный нами во время выезда на Синявинские высоты:
И будь этот фрагмент с маркировкой иностранными буквами «23Zn ... 53e» не два на полтора сантиметра, а чуть-чуть побольше, легко бы прошёл в голове не 6 см, а пролетел бы насквозь, не оставив Захару Васильевичу каких-либо шансов.
Приведенное выше письмо от 19 ноября 1944 года – первое, написанное им собственноручно после ранения. Как пишет дед, после ранения он потерял способность говорить и писать. Первые полтора месяца, пока он восстанавливал (как? учился писать заново, как первоклашка?) способность писать, за него писали письма другие люди. Пока он восстанавливал способность говорить (как?? учился заново говорить, как маленький ребенок?), его терпеливо выслушивали, десятки раз переспрашивали, и записывали то, что сумели понять. Конечно, персонал военных госпиталей на четвертый год Великой Отечественной войны было сложно чем-либо удивить, но всё равно эта готовность прийти на помощь человеку, лишенному возможности говорить и писать, и записать с его слов весточку родным, потрясает.
Приведу только одно из таких писем, хотя их около десятка. Оно написано через неделю после ранения, 11 октября 1944 года.
Привет с госпиталя.
Здравствуйте, дорогая жена Лиза, сын Борик и дочь Лидуся. Посылаю вам свой горячий привет и желаю самых наилучших успехов в вашей жизни. Сообщаю Вам о себе, я ранен, лежу в госпитале, ранен в голову, но рана не опасная для жизни, ждите, мои дорогие, приеду домой скоро.
С приветом, ваш Захар.
Писала сестра Кунгурова Галя (?).
Трудно себе представить, что испытала моя бабушка, получив такое письмо. Ещё совсем недавно всё было в порядке, муж писал 2-3 раза в неделю, и вдруг приходит письмо, написанное незнакомой рукой.
К тому же, не знаю, как вас, но меня лично фраза «ранен в голову, но рана не опасная для жизни» вообще не успокаивает.
Видимо, поэтому через какое-то время бабушка Лиза написала письмо в полк деда, напрямую старшему лейтенанту интендантской службы, начальнику вещевого снабжения 120 минп Щипанову Василию Тихоновичу, которого она лично знала, поскольку он сопровождал её в Москву из эвакуации осенью 1943 года. Тов. Щипанов знал деда как минимум с апреля 1942 года, когда они вместе участвовали в формировании 120 минометного полка в с. Буздяк, Башкирия.
В ответ ст. л-т Щипанов направил ей очень подробное и трогательное письмо:
Здравствуйте, уважаемая Елизавета Яковлевна!
Пишу в ответ на ваше письмо от 19 ноября сего года.
Елизавета Яковлевна, ещё раз прошу извинить за неаккуратность в сообщении Вам о постигшем несчастье нас, а больше всего Захара Васильевича и Вас. Все мы с большой грустью вспоминаем о том дне, когда осколком вражеского снаряда вывело из строя и нашей семьи всеми нами любимого Захара Васильевича. Нет и видимо больше никогда не будет в нашей части такого беззаветно преданного и чуткого человека ко всему личному составу нашей части, невзирая на ранги.
Елизавета Яковлевна! Сообщаю Вам, в нашу часть прибыл старшина Панфилов [Геннадий Ефимович, 1917 г.р., старший бригадир походной мастерской 120 минометного полка, ранен 1 октября 1944 года в боях под городом Лигатне, Латвия], который был на излечении с Захаром Васильевичем в одном госпитале. Он уехал из первого госпиталя, где лечился Захар Васильевич, 21 ноября сего года, уезжая, он заходил к нему попрощаться, и вот когда он 25 ноября 44 года прибыл в нашу часть, рассказал о состоянии здоровья Захара Васильевича следующее: самочувствие Захара Васильевича к его дню отъезда стало гораздо лучше, он стал совсем хорошо разговаривать, стал ходить, при разговоре с ним речь его и произношение слов стало совсем почти таким же, как он разговаривал будучи в части. Так что опасения на повреждение его умственных способностей миновало, чему все мы очень рады. Он также передал, что его из того госпиталя должны переправить в госпиталь в город Псков. Видимо, полевая почта, которую Вы сообщаете в письме, и будет того госпиталя, который находится там. У Захара Васильевича было очень большое желание, чтобы скорее попасть на лечение в Москву, если это осуществится, это будет лучшим средством его быстрейшего излечения, и Вы бы лично имели возможность наблюдать и охранять здоровье любимого вами человека, тогда бы безусловно вся опасность на быстрейшее выздоровление Захара Васильевича миновала.
Елизавета Яковлевна! Наши предположения о Новом Годе, вернее, встрече его, видимо, не осуществятся, и деда Мороза Лидочке с ёлкой, видимо, принесёт дядя Саша. Жизнь наша идёт пока обычным порядком, всё это из-за того, что очень скверная стоит погода, вот уже почти полтора месяца. Так надоела эта грязь, и конца этой пресквернейшей погоды не видно, это и служит тому, что немцы до сих пор сидят на небольшом кусочке земли нашей Прибалтики.
Завтра весь наш советский народ будет отмечать светлый народный праздник 5 декабря – день Сталинской Конституции. Также и мы здесь совместно со всеми в других условиях и совсем иначе будем отмечать этот день.
Елизавета Яковлевна! Желаю Вам успехов в ваших делах, быть здоровым вам, Боре и Лидочке, а самое главное, чтоб быстрее выздоровел Захар Васильевич.
Привет Саше, Евдокии Степановне и Наталье Васильевне. Крепко жму вашу руку, уважающий вас Василий Тихонович.
Пишите ответ.
И напоследок у меня припасен настоящий сюрприз.
Завершить историю хотелось бы одним потрясающим письмом, которое написал ординарец Захара Васильевича – младший сержант Луганский Харитон Иванович, 1905 г.р., связист взвода управления 120 минполка. Написано оно уже после окончания войны, когда многие вернулись по домам, к своим семьям.
Привет из Ново-Пскова. 1-го декабря 1945 года.
Здравствуй, многоуважаемый Захар Васильевич и Елизавета Яковлевна. Во первых строках моего письма разрешите передать Вам, мой любимый друг и учитель фронтовой жизни, Захар Васильевич, свой коммунистический пламенный чистосердечный привет. Ещё передаю вашей жене, Елизавете Яковлевне, свой горячий привет. Ещё прошу передать вашим родным деткам, Борису Захаровичу и Лиде Захаровне горячий привет. Захар Васильевич, желаю вам здоровья и хорошей жизни.
Захар Васильевич, немного пропишу о себе, Я сейчас приехал домой с родной край, к своим родным деткам. 3 месяца (?) побыл дома, немного подправился.
Семейство пока все живо, дочь [Марина] учится в г. Ворошиловграде [Луганске], вторая [Мария] учится дома, ходит в третий класс, жена болеет. Ну так себе живем пока ничего, я сейчас поступил работать, работаю в райкоме партии, в оргинструкторском отделе, зарплата семьсот руб., ну и все остальное, что положено. Сейчас работы очень много, наш район ещё не выполнил плана хлебопоставки, большинство работаем на сёлах (?).
Захар Васильевич, как мне хотелось к вам заехать в гости, но ничего не получилось, на Москву нас не повезли, ну ничего, может быть, придётся когда встретиться и поговорить про нашу с вами фронтовую жизнь. Захар Васильевич, я часто вас вспоминаю, я долго Вас не забуду, Вы для меня очень много сделали.
Захар Васильевич, немного пропишу про наш Боевой путь. После того как мы с вами расстались, до декабря месяца 1944 года мы были в Прибалтике, 9-го января 1945 были в Польше, 23 января перешли границу проклятой Германии в Восточную Пруссию, в марте 1945 года взяли Данциг. Из Данцига наша дивизия уехала на реку Одер под Берлин, 24 апреля ворвалась на окраины Берлина, 28 апреля были в центре Берлина, 2 мая гарнизон Берлина капитулировал, и мы все 2-го мая праздновали нашу Победу над Берлином. Словом, Захар Васильевич, путь наш был очень тяжелый, я часто згадывал [поминал – прим. авт.] ваши слова, вы говорили еще в 1943 году, что мы будем ехать по большому Берлину, так и сбылось.
Захар Васильевич, всего не опишешь, в следующем письме вам подробно напишу. Пока до свидания.
Жду ответа, с приветом Ваш друг и товарищ Х.И. Луганский.
После ранения дед вернулся к семье, в Москву, в начале 1945 года. Несмотря на тяжелейшее ранение и сложнейшую хирургическую операцию по удалению осколка из головы, дед Захар прожил после войны 20 лет, у них с бабой Лизой родился третий ребёнок – мой дядя Саша.
Что мы имеем в итоге?
На фоне всех вопросов, почему и какой ценой мы победили в Великой Отечественной войне, обычно выпячиваются истории о том, какой бесчеловечной и антигуманной была система Красной Армии по отношению к своим членам. Мне кажется, спустя многие годы пора дать слово таким героям, как майор Берёзко Захар Васильевич – тем, кто был частью этой самой системы, и кто относился со всей душой и человечностью к каждому своему подопечному, сам не щадил себя, шел в бой, вставал под пулями, если этого требовала обстановка, и спешил первым признать и поощрить за подвиг своих бойцов и командиров.
И поэтому бойцы, и его коллеги-командиры, и даже его ординарец считали его родным.
