Владимирский Константин Сергеевич (1912-1979 гг.) – гв. капитан, бывший политработник 55-й (15-й гвардейской) кавалерийской дивизии (55 кд / 15 гв. кд), участник Дебальцевского рейда 8-го (7-го гвардейского) кавалерийского корпуса (8 кк / 7 гв. кк) в феврале 1943-го. После войны работал в г. Барнаул начальником управления по культуре Алтайского крайисполкома. Проводил серьезную работу по увековечению памяти о бойцах и командирах 15-й гв. кавдивизии 7-го гв. кавкорпуса. Его письма-воспоминания раскрывают тяжелейшую судьбу бойцов и командиров корпуса, оставшихся из-за ранений на оккупированной территории, попавших в плен к врагу.
Бондаренко Михаил Порфирьевич (1905-1972) – гв. полковник в отставке, бывший начальник штаба 14-й гв. кавдивизии 7-го гв. кавкорпуса. М.П. Бондаренко является одним из самых видных исследователей боевого пути и хранителей Памяти 7-го гв. кавкорпуса, приложившим немало усилий к увековечению памяти о легендарном рейде и его участниках.
Фрагмент из письма К.С. Владимирского – М.П. Бондаренко от 5 апреля 1969 г.
«...Вообще поездка (май 1968 г.) была интересной. Нам устраивали прием в жаркий день 9 мая (температура воздуха доходила до 32 градусов) в балке м-ду Петровским и д. Юлино второе [Юлино-2], где вели жаркий бой, прорыв немецкой обороны и переход к своим. Были мы все вместе на этой страшной высоте, где остался большой наш обоз раненые воины и убитые лошади [речь идет о высоте 323,3, см. фрагмент карты].
Вот я шутя и говорю Иосифу [Митрофановичу] Саверскому: “Вот, бросили меня раненого тут, не потянули с собой, вот полной истории дивизии нет, сами удрали, а меня раненого бросили”. Но это было сказано конечно, в шутку.
Увидели то место, где стояла конюшня, в которой погиб наш начподив [начальник политодела дивизии] Кузнецов Георгий Сафронович. С Иваном Терентьевичем [Чаленко] были в деревне Штеровке [Штеровка (северная)], где я и Есенин [Михаил Николаевич] скрывались и вели бой в шахте. Население помнит этот случай. Отыскалась женщина, которая давала нам вареную конину от наших лошадей.
Мне даже сказали, что здесь в 10 км в деревне живет полицай-предатель, который сообщил немцам о нашем нахождении и привел туда немцев. Даже предложили посмотреть его. Я, конечно отказался даже глядеть на такую сволочь, но в г. Петровском попросил наших товарищей и Родина И.В. принять меры к тому, чтобы его убрали из Донбасса куда-нибудь на Север».
Братков Владимир Николаевич родился в 1937 г. в г. Артемовск Сталинской обл. С 1965 г. занимался поиском неизвестных героев Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг. на Донбассе. В течении ряда лет вел авторскую рубрику «Рассказы о героях-донбассовцах» по Донецкому телевидению, в которой назвал сотни неизвестных имен участников войны. Был общественным специальным корреспондентом газеты «Социалистический Донбасс». Переписка Браткова В.Н. с Владимирским Константином Сергеевичем и Мезерей Александром Семеновичем хранится в архиве Мезери А.С.
Письмо Владимирского К.С. Браткову В.Н. (4 февраля 1966 г.)
«Здравствуйте, Владимир Николаевич!
Недавно я обнаружил у себя Ваше письмо, без меня оно было получено и лежало в книге. С некоторым опозданием отвечаю на поставленные вами вопросы.
Прежде всего о дебальцевских патриотах. Прошло уже более 20-ти лет, как все это случилось, а в памяти свежи все события тех времен, перед глазами встают образы и лица наших чудесных советских людей, которых не согнул тяжелый режим фашистской оккупации. И мне довелось некоторое время быть среди них, чувствовать их заботу, жить их мыслями и чаяниями. Как я и мои товарищи: капитан Николай Иванович Воробьев, ст. лейтенант Зыков, ст. сержант Ковалев очутились в больнице оккупированного немцами Дебальцево.
Я никогда не был в этом городе, до этого вообще не видел Донбасса. Февраль 1943 г. Наш 8-й кавкорпус, в состав которого входила 55 алтайская кавдивизия, с тяжелыми и упорными боями через Дон, по Сталинградской ж-дороге продвигался на запад. Вот взяты крупные ж-д станции Обливская, Тацинская, Морозовская, Белая Калитва. О значимости наших боев этом месте объективно даже изложено в книге одного из видных офицеров разведки 6 армии Паулюса Иохима Видера “Катастрофа на Волге” – Москва, из-во “Прогресс” 1965 г. Ведь на станциях Обливская, Тацинская находились большие стратегические склады боеприпасов, вооружения, продовольствия для 6 армии Паулюса. Без такой базы армия не могла существовать и тем более вести боевые действия в условиях Сталинградской степи. Это был основной нерв гитлеровской армии на востоке. И вот кавалеристы парализовали эту артерию, разрушили в ночных налетах склады, перерезали ж-д пути, навели панику среди тыловых частей гитлеровцев, а танкисты 5 [танковой] армии перемяли гусеницами своих танков многое вооружение, технику, различное оборудование. Так была разрушена крупная и основная база тыла 6-й гитлеровской армии Паулюса.
Затем мы подошли к Луганску [Ворошиловграду], участвовали в боях за первый город на востоке Украины – ворота в Донбасс. По заданию главного командования кавкорпус был брошен для боевых действий в тыл противника в сердце Донбасса – районы Луганской [Ворошиловградской] и Донецкой [Сталинской] областей. Много замечательных подвигов совершили кавалеристы на этой шахтерской земле. Наши алтайские конники до самой смерти не забудут эту эпопею. Где бы и когда бы мы не встречались, сейчас уже пожилые люди, бывшие воины-кавалеристы всегда вспоминаем Донбасс. Да и как не вспомнить – ведь там много могил наших боевых товарищей, ведь там мы узнали и испытали, что такое рейд. Но ведь о дерзких делах кавалеристов писала фашистская пресса, сам Манштейн был в страхе перед Гитлером за возможную потерю Донбасса, за те беспокойства, которые были причинены кавалеристами в Донбассе гитлеровским властям. Там в Донбассе мы стали гвардейцами. Корпус из 8-го стал 7-м гвардейским, а наша 55-я алтайская дивизия – 15-й гв. кавдивизией.
Во время боя в районе с. Юлино-2 [быв. немецкая колония, ныне не сущ.] я был ранен в ногу. Командир дивизии Иван Терентьевич Чаленко дал задание мне обозы с ранеными подтянуть к линии фронта из Юлино, так как мы должны были в этом месте пробиться в расположение своих частей. Вернее, нам обязаны были пехотные части сделать проход через линию фронта и пропустить к себе. Чего не сделали, и нашим частям пришлось самим пробивать себе дорогу уж очень большой ценой человеческих жизней. Ведь, напуганные нашими дерзкими делами в Донбассе немцы, сосредоточили против “лавины дикой монгольской конницы”, как именовала нас фашистская печать, большие танковые силы. Наши части, державшие линию фронта, не справились с прорывом фронта и поставили кавалеристов перед фактом ведения боя и за прорыв фронта с одной стороны, и отражение тяжелых танковых атак противника с другой.
И в этой тяжелой обстановке мне не удалось подтянуть раненых. Чаленко прорвался к своим, кольцо прорыва немцы стянули, и мы, многие раненые остались там.
Я, мой товарищ Михаил Есенин (родственник поэта Сергея Есенина, был после войны заведующим Новгородским обл.ОНО) и другие пытались сами, несмотря на ранения, прорваться через линию фронта в ночное время.
Не всем это удалось. Мы пролежали в снегу десять суток и каждую ночь терпели неудачи. Силы физические падали, мы питались сырым мясом убитых наших лошадей и снегом. В одну из ночей я отдал свой пистолет лейтенанту Хробусту [Иван Авксентьевич], но он больше нас не нашел. Как стало известно уже после войны, Хробуст и еще несколько наших товарищей организовали подпольные молодежные организации типа “Молодая гвардия” и действовали в городах и поселках Донбасса. Хробуст и его группа были предательски схвачены, их расстреляли и трупы брошены в шахту в Чистяково (читайте здесь).
В снегу лежать днем стало опасно, да и холодно. Мы обнаружили в деревне Штеровка [имеется ввиду п. Штеровка (северная)] заброшенный наклонный вход в старую шахту и переползли туда.
В шахтенке можно было ночью развести костер, в солдатской каске сварить конского мяса. Нас было пять человек. Ночью связались с одним из домов деревни, население помогало нам продуктами. Нам рассказали, что кругом рыщут немцы и полицаи, ловят оставшихся раненых кавалеристов. Обстановка для нас с каждым днем осложнялась. Не успели мы осуществить план ночной вылазки к линии фронта, как были окружены в своей “берлоге” немцами и полицаями. После перестрелки три красноармейца выскочили и сдались. Мы с Есениным остались в шахтенке. В нас была брошена граната, я успел ее схватить и выбросить, она взорвалась на улице, через некоторое время прилетела другая граната, я ее схватил правой рукой, но выбросить не успел – взорвалась в руке. Кисти руки как не стало, но я еще не почувствовав боль, пытался окровавленной культей выстрелить из винтовки. Голову спасла хорошая шапка, но все же более сорока мелких осколков проникли через шапку и волосы и врезались в голову и лицо. Кровь с грязью перемешались на лице и руках, я стал терять сознание, был сильно оглушен взрывом и мой товарищ Михаил Есенин. Нас без сознания, окровавленных вытащили из этой шахтенки.
Эту эпопею в шахтенке запечатлел в стихах мой друг Михаил Есенин:
“Со мною рядом сидел, согнувшись у костра
Владимирский, мой боевой товарищ,
И у него прострелена нога.
Рассвет… уж гаснут звезды
Мы слышим чьи-то голоса –
То речь немецкая была.
Команда грозная солдатам
И в этот миг в шахтенку к нам
Летит немецкая граната
За ней вторая, третья, пятая.
Мой друг схватить ее сумел,
Но бросить в офицеров не успел”.
Вот нас привезли в поселок Штеровка. Мне бумажным бинтом перевязали руку. Затем поместили в дом. Ночью допрос. Превозмогая боль от многих ран, потерю физических сил, пришлось отвечать немецкому обер-лейтенанту через переводчика татарина на вопросы. Мы разбили вас – заявил офицер, но где Советские люди берут оружие? Я ответил, что наша страна большая и богатая. Урал и Сибирь восполнили потерю Донбасса и др. промышленных центров. Беседа явно не клеилась. Тогда он предложил мне перейти на службу к немцам, что мне в таком случае будет оказана медицинская помощь, без чего я не перенесу всех ранений и контузию. Как выразился переводчик – при несогласии сам себе сделаешь “капут”. Я категорически отказался, так же сделал и Есенин. Нам, политработникам, было даже противно слушать эти разглагольствования. Я ответил, что они могут добить нас, но изменниками мы никогда не будем. После всего этого нас перевезли в деревню Уткино, бросили на солому в бывшем магазине сельпо. Здесь уже было собрано около ста человек раненых из нашего кав. корпуса, которым не удалось перейти линию фронта в расположение нашей армии. Вот мы лежим рядом – Михаил [Николаевич] Есенин, Дмитрий [Иванович] Панкрушев – работник нашей военной прокуратуры, Николай [Иванович] Воробьев – капитан. Самое тяжелое состояние здоровья у меня. Может быть гангрена. Правда плохи дела и у Воробьева, ноги были обморожены у него, боли страшные. Забегая вперед, хочется сказать, что хотя ему и пришлось в Дебальцевской больнице отрезать ступни ног, но когда мы встретились с ним в 1958 году в Ессентуках, то меня поразил вид Николая, на культях своих он ходит очень свободно, прямо-таки строевым шагом.
Но вот в этом своеобразном концлагере началась наша жизнь. Без медицинской помощи стали у меня разлагаться места у ран. Дышать от культи руки стало не возможно. Дальше можно было ожидать только гибели. И вот к нам стала часто проникать одна женщина – медработник Мария Васильевна Удоденко.
Она приносила от имени женщин села пищу, бинты и медикаменты. Мой товарищ попросил Марию Васильевну, что-то предпринять со мною. И она решила провести операцию моей руки. Но ведь нет наркоза, а нужно резать тело. Мария Васильевна приносит самогон, я выпиваю стакан и, конечно теряю сознание. В этот момент она срезает все загнивания, очищает и промывает раны. Проснулся и вижу чистые бинты на руке, чувствую, что она вытащила с лица и головы осколки гранаты, которые впились в тело. Сделала Мария Васильевна операции и другим товарищам. Когда мне было плохо, она пыталась забрать из этого лагеря на квартиру, подговаривала соответствующих людей, охрану, но сделать не удалось, а может быть это и к лучшему. С квартиры потом могли схватить и меня и совершенно не повинных ни в чем других людей. Мария Васильевна через двадцать лет с помощью полковника Михаила Порфирьевича Бондаренко нашла меня, как она говорит – того, кому первому оказала первую сложную медицинскую помощь. Скажем прямо – спасла от смерти. О героическом подвиге этой прекрасной советской женщины опубликована моя статья в Луганской областной газете “Подвиг Марии Удоденко”. Я с большим удовлетворением направляю перед праздниками поздравления Марии Васильевне и получаю такие приветствия от нее.
Из Уткино нас погрузили в товарные вагоны и привезли в Дебальцево. мы во время рейда немного не дошли до Дебальцево, вели последний бой в районе деревни Чернухино под городом, овладеть Дебальцево нам не удалось. И вот мы оказались в том городе, который по сложным стратегическим обстоятельствам во время рейда кавалеристами не был взят.
Мы хоть и оказались в этом донецком городе, но не в роли официальных победителей – нас немцы привезли туда пленными. С этим городом, с его прекрасными людьми у меня остались богатые и неизгладимые впечатления. Ведь были жутко трудные условия жизни, на наших глазах гибли люди, строгий режим оккупационных фашистских властей гнул все живое. И в этих условиях советские патриоты, с которыми нам пришлось вместе жить, видеть их бескорыстный подвиг, напрямую вести все разговоры – оставались достойными звания Великого советского человека.
О дебальцевских патриотах можно было бы написать целую книгу. Никакая другая проверка человека по уже прошедшим документам не может дать истинного представления о нем, нежели личное общение в условиях тяжелой оккупации. И там проверялись люди.
Нас, человек сорок, выгрузили в Дебальцево и поместили в гражданской больнице, сняли все обмундирование для дезинфекции. Почти голые, мы оказались в жарко натопленной комнате, лежали прямо на полу. У меня на петлицах сохранилось еще несколько знаков отличия – прямоугольников или как их попросту называли “шпалами”. Да и при регистрации в больнице я назвал правильно свою фамилию и звание – капитан. Сестра доложила главному врачу, что среди привезенных пленных есть тяжелораненый офицер и его нужно срочно оперировать. Сестра сообщила мне, что вызывает к себе доктор. Еле передвигаясь, я побрел в кабинет врача. Вижу в кабинете, кажется все обычно для больницы, но вот портрет бесноватого Гитлера меня сбивает с толку. Из-за стола поднимается и выходит стройный мужчина в белом халате с добродушным выражением на лице. Он говорит мне: присаживайтесь. Как такая вежливость незнакомого человека – думаю, опять подвох. Держусь очень осторожно. Нам многим казалось тогда, раз он живет на оккупационной территории, работает вместе с немцами, значит, враждебный человек и нам его следует остерегаться. Начинается беседа. Вы имеете тяжелые ранения – говорит он мне – нужна срочная операция. Я завтра положу вас на операционный стол. Мне безразлично, казалось тогда, все равно жизнь дала трещину. Далее главврач сказал, что русскому офицеру здесь будут созданы условия для выздоровления.
Для офицера в комнату была внесена кровать с постельными принадлежностями, остальные лежали полуголыми на полу. Через несколько времени сестра принесла мясо и хлеб – тоже для меня. Состояние здоровья даже не позволяло употреблять пищу, все было роздано товарищам. На следующий день я был положен в операционную. Меня сразу поразила обстановка. Обычно в операционной кроме врача и ассистента не бывает никого, а тут еще находятся медики в белых халатах. Когда положили на операционный стол, то попросили объективно рассказать, что произошло под Сталинградом и правда ли, что Паулюс покончил жизнь самоубийством. Для меня было в тот период все безразлично, но уже чувствовалось, что это люди не чужие. Я в течение полутора часов рассказал им истинное положение дел под Сталинградом. А ведь люди знали все это дело превратно, так как фашистская пропаганда трубила о другом. Сколько можно было, я левой рукой, вроде как на импровизированной карте, на стене показал расположение фронтов. Когда уже почувствовал сильную слабость, врач Григорий Борисович Добружский [Добрускин] предложил начать операцию под наркозом.
От такой необычной беседы я остался доволен. Думаю, что очень хорошо и в таких условиях рассказать правду и вселить в людей уверенность.
Проснулся от наркоза в палате. Чувствовал себя очень плохо. Ночь возле меня просидела медицинская сестра Вера Корнеевна Короленко. Через несколько дней начал поправляться, рассматривать ту обстановку, в которой оказался.
В палатах окна заложены кирпичом, медикаментов мало, питание очень плохое, но делятся последним куском хлеба окружающие люди. В палатах иконы.
Как-то появился священник. Предложили причащаться. Я отказался и поэтому не получил от его сопровождающих миску борща. Главврач сделал мне предупреждение о неправильном поведении. “Никто не требует от вас религиозности, но в этой обстановке не показывайте обратную медаль, может быть хуже”, – заявил он мне.
Всех более здоровых военнопленных, попавших в эту больницу, немцы вывезли из Дебальцево. угнали и моего друга Михаила Есенина. Нас же, четверых тяжелобольных не отдали на вывозку и припрятали в больнице. Кроме меня был Воробьев Николай Иванович – ему обрезали обмороженные ступни ног, старший лейтенант Зыков без одной ноги, старший сержант Ковалев – без двух ног.
Теперь стало ясно, что мы находимся у своих патриотов, которые проявляют всестороннюю заботу о нас. Стали смело разговаривать с обслуживающим персоналом.
Я напрямую повел разговор с доктором Добружским. Теперь мне стало ясно, что это наш человек, тоже из попавших в окружение в Донбассе. Он явился к местным властям и предложил как медик свои услуги – создать гражданскую больницу. Ему это дело разрешили. И вот в полуразрушенном здании, собрав со своим коллективом у населения старое белье, оборудование, создали так называемую городскую больницу.
Часто вечером мы беседовали вдвоем с Григорием Борисовичем. Особенно он обращался ко мне за советами и консультацией после присутствия на каком-либо собрании, где выступали немецко-фашистские деятели или местные предатели. На таких собраниях наших людей уверяли, что Красная армия никогда не вступит в Донбасс, что все равно дело русских проиграно. Я выкладывал ему совершенно другие доводы, о которых может быть он не мог и знать. В этих беседах часто принимала участие его жена – медсестра Вера Корнеевна Короленко. Тяжело переживала эта семья фашистскую оккупацию и откровенная беседа со мной окрыляла их.
Мы здесь узнали и других чудесных людей. Вот фельдшер Нина Васильевна Сараева. Она очень много беспокоилась о нас и других, ранее прошедших через больницу военнопленных. В комнате часто велись беседы на откровенность. Она из семьи железнодорожных рабочих. Когда я стал поправляться, то предложила мне ночью перебежать к ним на квартиру и там спрятаться. Но я считал, что это делать нецелесообразно. Можно погубить вместе с собой невинную семью. К тому же думал вырваться и продолжить борьбу с фашистами. В письме в Барнаул к моей семье она писала: “Много раненых были близкими моими товарищами. Я говорила с Вашим мужем насчет того, чтобы он ушел из больницы к нам на квартиру, но он не согласился, говорил, что я все равно в этих условиях переберусь к своим”. Это она писала тогда, когда Дебальцево был освобожден от немецких оккупантов, а я уже находился далеко в тылу врага – в партизанском отряде Медведева.
Вследствие того, что я заболел сыпным тифом, был перевезен ночью в другую больницу – инфекционную. И там были тоже такие же патриоты, которые спасли от неминуемой гибели.
Хочется продолжить список этих геройских медицинских работников Дебальцево.
Надежда Федоровна Ахонина – врач. Это спокойный внешне человек, исключительно чуткий и скромный. Когда мне пришлось с ней беседовать во время посещения Дебальево в 1958 году, она очень спокойно сказала, что мы делали простую работу, помогали вам. А помощь и слово врача было тогда очень дорого.
Вот второй врач – Антонина Флориановна Паржицкая. Та незаметно проникала в палату, беседовала с нами, рассказывала все новости и мысли людей. И уходила от нас кажется удовлетворенной такой беседой.
Трудный путь прошла Екатерина Ивановна Клименко. Как только Дебальцево было оккупировано немецкими войсками, она приложила много сил к спасению раненых бойцов Красной армии. Она и многие медики не могли эвакуироваться в тыл только из-за того, что на их попечении оставались раненые и больные люди. Странным кажется, когда после войны находились люди, которые обвиняли этих женщин в том, что они остались там и были в оккупации. Чудовищное и ненужное обвинение. Они остались как бы для того, чтобы продолжить большую работу и обязанность медика – оказывать необходимую медицинскую помощь советским людям. Екатерина Ивановна была даже схвачена полицией, но каким-то образом выпуталась. Когда организовывалась больница, она пришла работать туда. И беззаветно отдавала все свои силы для оказания помощи раненым.
Оригинальна семья Марии Петровны Чекменевой. Она и ее муж, бывший железнодорожный рабочий, тоже принимали большое участие в судьбах и спасении людей. Тиф валил людей, но и в этих тяжелых условиях Мария Петровна всегда была там, где нужно спасти жизнь человеку.
Большую роль в создании медицинских очагов играла и медицинская сестра Клавдия Денисовна Ктено.
Противотифозную больницу создал и был главным врачом ее Николай Николаевич Богомолов. Он умер в 1957 году.
Приходили на работу в больницы и простые женщины, не имеющие медицинской подготовки, но желавшие посвятить себя спасению жизни людей.
В инфекционном отделении были такие люди Мария Николаевна Волкова, Прасковья Никитична Головко.
В хирургической больнице много усилий отдавала раненым медсестра Анна Ивановна Егорова, дежурная няня Маруся Ходарева. Теперь Мечетная. До войны она работала телеграфисткой. Но вот война неумолимо перевернула все условия хорошей жизни, и молодая девушка оказалась в оккупации. Придя на тяжелую физическую работу в больницу, Маруся вселяла уверенность нашим раненым бойцам в выздоровление.
Санитарка Ктено Агния Денисовна была расстреляна фашистами. Вот тот перечень медицинских работников, так много проявили заботы о воинах Советской Армии.
Гражданская больница становилась центром распространения антифашистского материала. Здесь обсуждались все события, давался отпор грязным клеветническим статейкам фашистской газеты на русском языке “Донецкий вестник”. Завязывались другие связи. И вот кажется мы нащупали влияние подпольной организации. В больнице работала санитаркой Татьяна Ивановна Шахова. Она очень присматривалась к нам. Затем несколько раз появилась ее дочь Тамара. Тамара приносила нам в весенние дни завернутые букеты цветов. Она была очень общительная девушка. Сразу установилось доверие. Тамара рассказала, как со своими подругами они расклеивали в городе листовки и как чуть было не провалились. Затем вечером на территории больницы появился муж Татьяны Ивановны, отец Тамары Шахов Геннадий Демьянович. Он бывший машинист, занимался для видимости перепродажей часов среди немцев. Очевидно его болезненный вид и умение маскироваться не вызывали подозрение у местных чинов. Между тем он знал все события. В первые встречи беседа велась очень осторожно, кто его знает, что за человек. Но потом как-то он резко прекратил легкие рассказы и прямо поставил передо мной вопрос: “Мы Вас знаем, мне поручено вести разговор о переходе Вас в местную организацию, там нужны опытные люди в военном отношении”. И опять мысли – может быть это провокация. Но я все же доверился. Ведь тут не один человек, а семья его – жена и дочь. После ряда разговоров дал согласие на уход из больницы. Это было, кажется, в понедельник. Договорились, что в четверг рано утром к больнице подойдет грузовая машина старостата и я прыгну туда. Но все получилось не так. Во вторник или в среду больница была окружена немцами и полицейские нас всех – четверых арестовали и увезли в концлагеря г. Горловка.
Шахов после войны скончался и сейчас трудно установить с кем и как он был связан. Но из имеющейся переписки и беседы в Дебальцево в 1958 году ясно, что это был связной подпольной организации.
Или вот связи по другой линии. В больницу стала заходить одна женщина – Анна Альбертовна Новикова, ее мать, затем подруга Елизавета Яковлевна. Они вели большую разъяснительную работу среди населения и помогали, проходившим через больницу военнопленным. Анна Альбертовна, получив от нас истинное представление о Сталинградской битве сообщила их некоторым жителям из числа интеллигенции. Таким образом, и здесь начала распространяться наша связь и влияние.
Медработник Мария Николаевна Волкова как-то привела к нам одного мальчика лет 12-13, который регулярно обеспечивал доставку табака и папирос. Он был в итальянской пилотке. И мы прозвали его итальянцем. У него были товарищи, но связь с нами вся эта группа ребятишек хранила в большой тайне и гордилась ей. Так до сих пор и не удалось установить, кто же был этот мальчик, жив ли он.
Не установлены имена двух девушек из соседней с городом деревни, которые приходили ко мне в тифозную больницу и приносили пищу. Приходилось в удобном месте через окно с ними разговаривать. Как потом выяснилось, полиция засекла их посещение больницы и сослали на физическую работу в Германию.
Как было радостно в 1958 году, спустя 15 лет встретиться с этими дорогими товарищами в Дебальцево. С Добружским Григорием Борисовичем встреча состоялась у него в г. Чистяково.
Под 1 мая я выступил на торжественном заседании медработников железнодорожной больницы и рассказал обо всех этих людях. Правда нашлись скептики, а может быть и больше, которые продолжили прежнее недоверие к медработникам, находившимся в оккупации. Но ведь не им, а мне лучше знать истинное лицо каждого человека. В тех жутких условиях фашистского режима проверялось и оценивалось патриотическое лицо каждого человека.
До сих пор я и Николай Иванович Воробьев имеем переписку с дебальцевскими патриотами.
Дальше Вам уже известна моя судьба. Концлагеря в Горловке, Смело, Шепетовке, затем побег из вагона в Ровенских лесах и партизанский отряд чекистов-разведчиков под командованием Героя Советского Союза Дмитрия Николаевича Медведева.
Вот, пожалуй, ответы на все поставленные Вами вопросы.
С товарищеским приветом К.С. Владимирский.
Г. Барнаул, 4 февраля 1966 г.
23 февраля 2024 г.
Распознание текста и верстка: С.В. Трошина, Луганский краеведческий музей.
В следующей публикации – письмо Марии Васильевны Удоденко краеведу Александру Семёновичу Мезере, в котором она рассказала, как ей удавалось оказывать помощь нашим раненым военнопленным в лагере п. Уткино.
