Группа Хробуста #1: начало

5 марта 1964 г. состоялось заседание Краснолучского городского комитета партии Луганской (до 1958 г. и в период с 1970 г. по 1990 г. – Ворошиловградской) области. На нем была утверждена действовавшая во время войны на территории поселка Ивановка и ст. Штеровка Ивановского (ныне Антрацитовского) района подпольная группа, руководил которой Гвардии ст. лейтенант, командир эскадрона разведки 52-го гв. кавалерийского полка 14-й гв. кавалерийской дивизии 7-го гвардейского кавалерийского корпуса Хробуст Иван Авксентьевич.

Группа, своей деятельностью очень похожая на «Молодую гвардию», стала известна только через 21 год после Великой Отечественной войны. Почему так произошло? И так ли это?

На основании имеющихся в нашем распоряжении архивных материалов: рукописей исследователей и краеведов 60-80-х гг., воспоминаний непосредственных участников подполья, их родителей, местных жителей - мы расскажем в этой статье о зарождении и деятельности организации, о судьбах подпольщиков и людей, помогавших им.

Сведения о подполье

Самые ранние упоминания о деятельности группы Хробуста в оккупированном фашистами п. Ивановка (не путать с историей Ивановского партизанского отряда, который был разгромлен фашистами 16 октября 1942 г.) мы находим в партархиве г. Луганска в документе «Материалы о борьбе трудящихся Ивановского района с немецко-фашистскими захватчиками (неофициальные). Сентябрь 1944 г.» [П. 1790, о. 1, св. 7, д. 65].

Документ свидетельствует о том, что с декабря 1942 г. в Ивановской больнице вблизи ст. Штеровка – места скопления военнопленных – начали укрываться раненые, а иногда и здоровые красноармейцы под видом больных тифом. Немецкие врачи эти помещения не посещали. Местная молодежь устраивалась на работу в больницу с целью оказания помощи бежавшим из немецкого плена солдатам и офицерам.

В марте 1943 г. в подвалах больницы возникла подпольная группа, руководимая гвардии старшим лейтенантом И.А. Хробустом. В документе упоминаются фамилии нескольких местных жителей, входивших в подполье, некоторые данные искажены. Однако в большей мере информация освещает работу врачей и персонала больницы по спасению раненых и бежавших из плена красноармейцев, нежели деятельность подполья. Вызвано это было объективными причинами. Выжившие подпольщики находились в концлагерях или на фронте, а те, кто оставались в поселке после освобождения от оккупации осенью 1943 г., свидетельствовать боялись, так как некоторые из них (работавшие на немцев) были осуждены за сотрудничество с оккупационными властями. Своей невиновности эти люди доказать не могли, ведь группа Хробуста не была создана подпольной партийной организацией и оставлена для работы в тылу врага – официально её просто не существовало.

Пожалуй, больше всех сделал для того, чтобы история группы Хробуста стала достоянием общественности, бывший начальник штаба 14-й гв. кавдивизии, гв. полковник в отставке Бондаренко Михаил Порфирьевич. Исследуя боевой путь 7-го гв. кавкорпуса в Дебальцевском рейде (февраль 1943 г.), Михаил Порфирьевич имел переписку с ветеранами корпуса, местными жителями района рейда. В письмах, которые он получал, описывались ранее не известные эпизоды, связанные со спасением кавалеристов, не вышедших из рейда по причине ранений и обморожений, о сопротивлении местных патриотов оккупационным порядкам, о судьбах героев и предателей. Сообщений было так много, что М.П. Бондаренко своим «корреспондентам» часто писал о намерении написать книгу.

Примечание. Рекомендуем опубликованную в блоге биографическую статью «Глубокий рейд» гвардии полковника Бондаренко.

Из истории исследования Дебальцевского рейда 7-го гв. кавкорпуса нам известно о том, что рукопись Михаила Порфирьевича «Глубокий рейд» считается утраченной, однако мы располагаем фрагментами более ранних рукописей и огромным архивом писем. Содержание документов показывает неизмеримый личный вклад Михаила Порфирьевича в дело сохранения памяти о группе Хробуста. Он и сам написал А.С. Мезере 15 ноября 1964 г.:

«Эту группу открыл я в процессе своей работы и добился ее утверждения 5 марта с.г. бюро Краснолучского горкома партии, имею на это ответ первого секретаря т. Майбороды [Василия Васильевича]».

И в письме от 2 марта 1965 г.:

«... группу Хробуста нельзя сравнивать с теми группами, которые были оставлены по плану, группами, которые состояли на учете в подпольном обкоме партии. Все такие группы в районах Коммунарском, Ивановском, Краснолучском, фактически начав свои действия, были уничтожены фашистами к осени 1942 года. Группу Хробуста обком партии не создавал, так как сам не имел связи с населением этих районов. Эту группу создали конники 7 гвардейского кавалерийского корпуса в марте 1943 года. Она действовала с марта по 22 июля 1943 года, а утверждена только 5 марта 1964 года».

Мезеря Александр Семенович – учитель, научный сотрудник Краснолучского музея боевой славы на р. Миус, краевед, внештатный корреспондент газеты «Знамя коммунизма» – в 80-90-е гг. многое сделал для увековечения памяти о героях – конниках. В рукописи Александра Семеновича «Рейд 7-го гвардейского кавалерийского корпуса на Донбассе в феврале 1943 г.» мы находим воспоминания бывшей конницы М.И. Игнатьевой. Мария Ивановна после побега из плена стала активным организатором подполья на ст. Штеровка. Статьи Александра Семеновича: «Имя на мраморе» в газете «Знамя коммунизма» от 9 мая 1974 г. (выходила в г. Красный Луч Луганской обл. в советское время), «Побег» (без даты) – повествуют историю героического подполья, созданного в подвалах Ивановской больницы.

Кто может рассказать о пережитом искренне и правдиво? Конечно же, непосредственные участники событий. Письма гв. капитана Есенина Михаила Николаевича (замполита 57-го гв. кавполка 15-й гв. кавдивизии) однополчанину гв. капитану Владимирскому Константину Сергеевичу (агитатор политотдела 15-й гв. кавдивизии) от 30 сентября 1954 г. и К.С. Владимирского к М.П. Бондаренко от 4 февраля 1966 г. описывают события, последовавшие за прорывом кавкорпуса из окружения. Это судьбы советских солдат и офицеров, волею судьбы оставшихся на оккупированной территории.

Фрагмент письма конницы Игнатьевой Марии Ивановны (в замужестве Рыбкиной) к М.П. Бондаренко (дата неизвестна) и письмо к А.С. Мезере от 23 мая 1971 г. открывают подробности создания, деятельности и гибели группы. Это невероятнейшая история самой Марии Ивановны, которая попала в плен при выходе кавкорпуса из рейда, бежала из плена, стала подпольщицей, была схвачена, отправлена в концлагерь, сумела бежать, вернулась на фронт и воевала до Победы.

В своей работе мы часто сталкиваемся с тем, что самая важная информация о предмете нашего исследования находится в личных архивах участников событий. Так произошло и в этот раз. В п. Ивановка нами была найдена переписка бывшей подпольщицы группы Хробуста – Еремеевой (Шинкевич) Валентины Семеновны с М.П. Бондаренко. Хранительница архива В.Е. Петриченко любезно предоставила нам архив своей бабушки для исследования. Письма и схемы Михаила Порфирьевича – оригинальные, а ответы на эти письма – черновики Валентины Семеновны, написанные простым карандашом.

В.С. Еремеева по просьбе М.П. Бондаренко общалась с родителями подпольщиков, с очевидцами событий, представителями власти и записывала их сообщения. Эти бесценные материалы являются свидетельством деятельности героев в тяжелейших условиях фашистской оккупации. Переписка охватывает период с 1962 по 1965 гг.

Книгу о подпольщиках хотел написать и писатель из Санкт-Петербурга Сушко Александр Максимович. В период блокады г. Ленинграда маленькому Александру вместе с мамой Евдокией Тихоновной удалось эвакуироваться в г. Красный Луч Ворошиловградской обл., где и застала их оккупация. После войны Александр Максимович учился, жил и работал некоторое время в Красном Луче и, конечно же, знал историю о кавалерийском рейде.

В 1982 г. А.М. Сушко начал работу над романом «Хробуст». Фрагменты романа были опубликованы в газете «Знамя коммунизма» от 7, 10, 12 и 14 августа 1982 г. Примечательно, что в тот период заместителем редактора издания работал Романов Николай Данилович – известный всем автор книг «А, матери все ждут», «День за днем и жизнь за жизнью. 1941-1945 гг.» и многие другие.

Николай Данилович передал в дар Луганскому краеведческому музею бесценный архив воспоминаний о группе Хробуста, куда вошли и записки А.М. Сушко. К сожалению, роман «Хробуст» так и не увидел свет – он не был закончен. В данной работе мы использовали интереснейшие описания событий и персоналий, составленные самим Александром Максимовичем. Вот одно из них:

«В Ивановке и Штеровке, на Петровеньках [ж/д станция, ныне в черте г. Петровское] и даже в Красном Луче слышны были отголоски боя. Люди ждали освобождения. Думали, что это идет уже наша армия. Откуда им было знать о корпусе. Мне шел пятый год. Я помню встревоженно-радостные лица матери, деда, бабки. Ждали. Ох, как мы тогда ждали наших. Но пройдет еще тридцать лет – когда я впервые услышу фамилию Хробуст».

Воспоминания персонала Ивановской больницы – главврача Брагина Василия Никитича, врача Коник (Барзилович) Анны Семеновны, фельдшера Алякиной Елизаветы Абрамовны, медсестры Величко Клавдии Семеновны и многих-многих других участников событий позволили нам в первом приближении воссоздать удивительную и в то же время трагическую историю создания, деятельности и предательства подполья, хотя многие факты, фамилии так и остаются неизвестными.

Последний бой

Эта история началась в конце февраля 1943 г. 7-й гв. кавкорпус, выполнив задание в тылу врага в р-не ж/д ст. Дебальцево – Чернухино, выходил из окружения. Последний и самый страшный бой произошел 23-го февраля севернее п. Ивановка в р-не бывших немецких колоний Юлино-1,2 (ныне не существуют) и Фромандировки (ныне п. Степовое Антрацитовского р-на).

15-я и 16-я гв. кавдивизии и др. подразделения корпуса прорывались на восток в направлении п. Штеровка (не путать со ст. Штеровка), хут. Широкий (ныне не существует), п. Малониколаевка. Силы и боеприпасы были давно на исходе. Не всем кавалеристам удалось преодолеть последний рубеж – дорогу Ивановка–Малониколаевка, за которым находились советские войска. Эти события подробно описаны в воспоминаниях В.С. Еремеевой (Шинкевич):

«…наша улица крайняя находится она в северной части п. Ивановка, почему и называют ее Северной. Еще ночью нашу улицу вдруг заполнили немецкие солдаты. Шум, галдёж, всполошились все. Нас согнали всех в одной комнате, на улице наспех устанавливали пулеметы и орудия. Суматоха страшная. Один из немцев, живший у нас до этого в доме, шепотом сообщил, что прорвались русские. Стало светать и начался бой, рвались снаряды и свистели пули. На улицу выйти было невозможно. Было слышно хорошо несколько раз русское «Ура!». Мы с минуты на минуту ожидали своих. Немцы без конца таскали раненых и убитых. По всему видно было, что бой проходил недалеко потому, что немцы в маскхалатах, отойдя от домов метров 200 ложились и по-пластунски двигались дальше, а за небольшой высотой кипело, рвались снаряды, пулеметные очереди. Так продолжалось дня 2-3, потом все затихло. Все решили, что наши отступили. Прошло несколько дней и мальчишки (у меня 2 брата, было им 12-14 лет) первые принесли страшную весть о том, что в районе бывших немецких колоний Юлино и Фромандировки очень много лежат убитых наших бойцов, лошадей, в уцелевших домах на колонии Юлино много расстреляно в голову, в висок раненых. Видели убитых женщин, судя по всему медсестёр и врачей, разбитые повозки, убитых коней. И до сих пор, говорят ходят казаки (в Ивановке тогда стояла казачья сотня, одетые в старую казачью форму, по разговорам это были власовцы, они-то и бесчинствовали больше, чем полицаи) и достреливают живых.

После боя… немец, стоявший у нас в доме, рассказал, что кавалерия на конях прорвалась между селами Штеровкой и Мало-Николаевкой, а остались только тылы, повозки со снаряжением да раненые. Долго еще группами скрывались бойцы кавкорпуса по балкам и сопротивлялись. Немцы разбрасывали листовки с портретом ст. лейтенанта Григорьева (хорошо помню), в которых призывал он сдаваться в плен, что якобы он сдался и что ему сохранили жизнь и все предоставили, призывал вступать во власовскую армию РОА. Говорили, что якобы в плен взяты какие-то старшие офицеры наши. Позже мы узнали, что кавкорпус двигался со стороны Красного Кута, куда он вошел тихо и уничтожил там весь немецкий гарнизон. Среди убитых бойцов, которых разрешили хоронить только через месяц, в марте, много было в гражданской одежде, а жители Красного Кута и других сел находили своих мужей и сыновей. Хоронили бойцов под охраной казаков и немцев, кидали вместе с лошадьми в одну яму. Таких безымянных могил на этом участке несколько. Женщины и девушки, убиравшие бойцов, украдкой оплакивали их, боясь получить нагайки от казаков, да и немцев. Наших погибло много, но и немцы не досчитались ни одну сотню своих. После этого боя в селе Ивановка было построено несколько [немецких] кладбищ, в одну яму клали по 2-3 немца, в числе убитых был большой чин, которого потом выкопали и увезли в Германию. Какой чин, не знаю. Оружие, которое попадалось на поле боя в большинстве, было негодно, машины с боеприпасами были сожжены и взорваны, немцев долго интересовали две сгоревшие машины, от которых остались остовы и какие-то рейки. Были ли эти остатки «катюши» на самом деле или это были разговоры, не знаю. Повозки, убитые лошади и сгоревшие машины, их направление говорило о том, что корпус двигался с запада на восток, т. е. с немецкого тыла к линии фронта».

Жительница колонии Фромандировка Александра Алексеевна Кичко (Щукина, в 1943 г. ей было 14 лет) в своих воспоминаниях писала:

«В марте начали таять снега и все больше и больше стали видны трупы погибших бойцов. Тогда комендатура решила созвать людей из ближайших поселков: Ивановка, Петровское, Федоровка и др. … Взрослые копали братскую могилу, а мы дети подвозили погибших к братской могиле. Немцы боялись эпидемии. Когда мы пришли на колонию Юлину увидели множество трупов, которые лежали в разных позах. Среди них были солдаты, офицеры, медсестры, совсем молоденькие девушки. Кто лежал с открытыми глазами, смотрел вверх, кто в стороны, кто с закрытыми. Погибали стоя, сидя, лежа, кого где настигла пуля, или опершись на телегу или винтовку. Погибшие были всех национальностей: русские, украинцы, белорусы, грузины, казахи, узбеки, башкиры и т.д.

Трупы подвозили до самой могилы, а взрослые брали их и осторожно клали в могилу. Сначала рядом, а потом один на одного, так как рядом не помещались. Убирали несколько дней.

Потом нас погнали убирать трупы на колонию Фромандировку № 1 [ныне п. Ковыльное], расположенную около 1 км отсюда. Там уже была могила подготовлена. Нам сказали, чтобы мы шли к коровнику и оттуда возили трупы. Издалека виднелся черный холм, и никто из нас не мог понять, что же это такое и откуда это взялось. Ведь раньше этого не было. Что-то непонятное и не узнаваемое виднелось вдали. Когда мы подошли совсем близко увидели гору горелых, обуглившихся трупов. Это оказались сожженные советские солдаты».

В районе бывших немецких колоний Юлино-1,2 и Фромандировки первично были организованы три крупных братских захоронения на месте силосных ям (были и до сегодняшнего дня остаются одиночные и более мелкие), о чём косвенно свидетельствует схема выхода 7-го гв. кавкорпуса из рейда, составленная по просьбе М.П. Бондаренко Еремеевым Семёном ... – отцом Валентины Семёновны (см. схему).

Останки погибших воинов из первичных захоронений с 1947 г. переносили на территорию з-да № 59 (он же Почтовый ящик №8), ныне пл. им. Шаймуратова в черте г. Петровское и в п. Степовое (быв. нем. колония Фромандировка).

После боя

В момент прорыва кавкорпуса из окружения был сильный снегопад. Все дороги оказались непроходимыми. Благодаря снежным заносам немцы не сразу приступили к облавам в поселках, что позволило многим малым группам бойцов и одиночкам просочиться через немецкую оборону, однако раненые и обмороженные люди не могли этого сделать. Тяжелораненые лежали в брошенных, полуразрушенных домах Юлино, а те, кто мог хоть как-то передвигаться, укрылись на чердаках, в шахтах и балках. Но немцы пришли. Существует множество воспоминаний, описывающих эти события, но мы остановимся только на тех, которые связаны с темой нашего исследования.

30 сентября 1954 г. Есенин Михаил Николаевич (потомок С.А. Есенина) написал своему другу К.С. Владимирскому:

«Да, Костя, как тяжело вспоминать все пережитое. ... Вспомнил как мы с тобой с 23.2.43 до 6.3.1943 пытались перейти линию фронта, как питались кониной и, наконец в ночь на 6.3 оказались в деревне [Уткино, в которой был организован временный концлагерь для советских военнопленных]. Да, разве можно все это рассказать в течение нескольких минут. ... Костя, а помнишь ли Хробуста? Бедный малый, ни звука, как отошел от нас с твоим пистолетом. Жив ли он? А помнишь, как мы с ним договаривались? А помнишь, когда ты из Штеровки [поселка, не станции] ушел с солдатами просить картошки и конины, я на часовых напоролся. Находчивость, выстрелил в них из нагана и наутек. Ты меня уже ждал в шахтенке, а я спустившись в овраг, сопровождаемый автоматными очередями, не знал куда по глубокому снегу, почти на одной ноге двигаться. Случай меня привел к вам, к шахтенке. ... А помнишь на 24 февраля мы шли с тобой куда-нибудь в укрытие, а позади кричали: «Идите сюда». Ты меня посылал туда, даже просил. Я звал тебя, ты не мог идти. Как все складывалось (была подбита и вторая нога)».

М.Н. Есенин после возвращения из немецкого плена был осужден и отбывал срок в лагерях до тех, пор пока К.С. Владимирский, бежавший из немецкого плена, героически сражавшийся в партизанском отряде особого назначения Медведева Дмитрия Николаевича, смог доказать невиновность своего друга и поручиться за него. Михаил Николаевич был оправдан, восстановлен в правах и принят в партию. Однако, здоровье было подорвано пребыванием в лагерях, и в 1959 г. он умер от неизлечимой в то время болезни легких.

К сожалению, в нашей истории это не единственный пример, когда участники событий, пройдя фашистский ад, осуждались особыми отделами. Такое трудное время было тогда.

Владимирский Константин Сергеевич после войны работал начальником управления по культуре Алтайского крайисполкома, часто бывал в командировках и, конечно же, в районе рейда. В нашем архиве есть множество его писем, адресованных М.П. Бондаренко, а так же отдельные воспоминания, в которых он с болью в душе описывал те страшные дни. Из письма К.С. Владимирского от 4 февраля 1966 г. М.П. Бондаренко:

«Во время боя в районе с. Юлино-2 я был ранен в ногу. Командир [15-й гв. кавалерийской] дивизии Чаленко [Иван Терентьевич] дал задание мне обозы с ранеными подтянуть к линии фронта у Юлино, так как мы были должны в этом месте пробиться в расположение своих частей. ... в этой тяжелой обстановке мне не удалось подтянуть раненых, Чаленко прорвался к своим, кольцо прорыва немцы стянули и мы, многие раненые остались там.

Я, мой товарищ Михаил Есенин и другие пытались сами несмотря на ранения прорваться через линию фронта в ночное время. Не всем это удалось. Мы пролежали в снегу десять суток и каждую ночь терпели неудачи. Силы физические падали. Мы питались сырым мясом убитых наших лошадей и снегом. В одну из ночей я отдал свой пистолет лейтенанту Хробусту, но он нас больше не нашел. Как стало известно уже после войны, Хробуст и еще несколько наших товарищей организовали подпольные молодежные организации типа «Молодая гвардия» и действовали в городах и поселках Донбасса. Хробуст и его группа были предательски схвачены, их расстреляли и трупы брошены в шахту в Чистяково [г. Торез]».

Хробуст Иван Авксентьевич

В описании биографии использованы данные УПК [ЦАМО: Номер шкафа: 222, номер ящика: 3].

Гвардии ст. лейтенант, командир эскадрона разведки 52-го гв. кавполка 14-й гв. кавдивизии Хробуст Иван Авксентьевич – один из самых таинственных героев нашей истории. Человек, который, излечившись от ран, мог уйти за линию фронта, но остался на оккупированной территории и создал подполье для борьбы с фашистами.

Иван Авксентьевич родился 4 сентября 1915 г. в семье крестьянина-середняка в украинском селе Иванковцы (Янковцы) Трояновского (ныне Житомирского) р-на Житомирской обл. Кроме Ивана в семье воспитывались братья Христофор (1910 г.р.), Василий и сестра Вера. Из истории семьи известно, что Христофор пропал без вести в декабре 1944 г. Отца расстреляли фашисты, жившие в период оккупации в доме Хробустов. Мама умерла в 1957 г.

В 1929 г. Иван закончил четыре класса сельской школы. 9 ноября 1936г. поступил на службу в РККА. До февраля 1937 г. служил в 10-м кавполке 23-й кавдивизии Киевского военного округа (10 кп 23 кд КВО). С февраля по октябрь 1937 г. проходил обучение в 92 кп той же дивизии. С октября 1937 г. Иван Авксентьевич служил уже в качестве командира отделения срочной службы. С марта 1938 г. – командиром отделения срочников в 24 кп 17 гкд ЗакВО (Закавказского военного округа). При 17-й горно-кавалерийской дивизии с октября 1938 г. по … 1939г. прошел обучение в школе младших лейтенантов. Результаты аттестации показали: «может быть командиром сабельного взвода с присвоением звания младший лейтенант. Предан делу Ленина-Сталина, политически подготовлен удовлетворительно». Приказом ЗакВО от 1939 г. № 0196 И.А. Хробусту было присвоено звание «младший лейтенант». Военную присягу принял 23-го февраля 1939 г.

Член ВЛКСМ с 1938 г., о партийности данных в УПК нет, но по воспоминаниям Шулекиной Веры Семеновны (жены Ивана Авксентьевича), муж был членом ВКП(б).

Кадровая военная служба Ивана Авксентьевича Хробуста в качестве командира сабельного взвода началась 22 августа 1939 г. в Забайкалье в 32-м кавполке 22-й кавдивизии им. Горького (до 1936 г. 32-й кавполк именовался как 1-й колхозный кавполк 1-й колхозной кавдивизии, с 1932 г. полк дислоцировался  в с. Антия Оловянинского р-на). В 1939 г. 32-й кавполк был переименован в 133-й кавполк, в котором Иван Авксентьевич и продолжил службу.

В книге «Село Булум. 80 лет истории» упоминается служба Ивана Авксентьевича в Забайкалье:

«Вместе с шестью товарищами он приезжает в 1939 году в Оловяннинский район, в Антию, которая является отделением Забайкальского военно-конного завода №132. И сразу принимает командование взводом. Здесь он встретил свою любовь – Шулекину Веру Семеновну, и 25 августа 1940 года у них родился сын Анатолий. 6 ноября 1942 года у них рождается дочь Тамара».

Однако информация по части службы на военно-конном заводе (ВКЗ) не является точной. Один из авторов книги А.М. Новокрешин разъяснил:

«Иван Авксентьевич не служил в 132-м ВКЗ, ни в одном приказе по заводу он не упоминается (часть архива 132-го ВКЗ, как выяснилось уже после издания книги, находится в Оловяннинском архиве). Путаница я думаю, возникла из-за того, что с момента создания в 1938 г. 132-го ВКЗ по декабрь 1939 г. его штаб тоже находился в Антие. 132-й ВКЗ был организован из Производственной части 32-го конного полка. Производственные части в кав. полках занимались сельским хозяйством, выращивали лошадей, овец и КРС [крупный рогатый скот]».

В апреле 1941 г. 22-я кавалерийская дивизия была расформирована, а военнослужащие распределены по воинским частям ЗабВО. По данным УПК с 19 февраля 1941 г. (по информации от А.М. Новокрешина – с апреля 1941) И.А. Хробуст служил командиром стрелковой роты 9-го стрелкового полка 94-й стрелковой дивизии (9 сп 94 сд, приказ 16-й армии ЗабВО №035), но уже 16 июля был переведен командиром сабельного эскадрона в 77 кп 51 кд (приказ №00528). 5 октября 1942 г. был направлен в распоряжение командира 6-го запасного кавполка (6 зкп), приказ ЗабВО №01802.

Из воспоминаний Веры Семеновны Шулекиной известно, что в период до описываемых нами событий Иван Авксентьевич прошел переподготовку на ст. Татарская Новосибирской обл., получил звание «лейтенант» и был отправлен на фронт. С семьей он больше не встретился.

Очевидно, что Иван Авксентьевич Хробуст был направлен в недавно сформированный 8-й кавалерийский корпус, где служил командиром разведэскадрона 17-го горно-кавалерийского полка 21-й горно-кавалерийской дивизии (17 гкп 21 гкд). В записках и письмах М.П. Бондаренко не единожды упоминается этот факт, как подтвержденный бывшим начальником штаба 17-го/52 гв. кавполка, гв. подполковником в отставке Сацюком Александром Акимовичем. Однако в УПК этой информации нет. Отсутствует так же и запись о присвоении звания «старший лейтенант», хотя в воспоминаниях людей, которые лично знали Ивана Авксентьевича, общались с ним, он упоминается именно в этом звании.

10 января 1943 г. связь И.А. Хробуста с семьей прекратилась: «Пропал без вести 10.01.1943 г. Приказ ГУК ВС от 30.06.1949 №0363». И последние записи в УПК: «В ст. пр. ГУК №0363-49 г. внести поправку в отношении судьбы. Следует считать: погиб в августе 1943 г. Приказ ГУК №0760–46 как повторный отменить. ГУК №061 от 08.09.1965 г.».

Только в 60-е гг. стала известна настоящая судьба Ивана Авксентьевича Хробуста. Близкие родственники героя узнали некоторые подробности от М.П. Бондаренко, о чем 6 октября 1963 г. он написал В.С. Еремеевой:

«Я ведь уже установил через Москву откуда родом Хробуст Иван, его отчество Авксентьевич он ст. лейтенант 1915 г. рождения родом из Житомирской обл. Житомирский облвоенкомат сообщил, что на родине Хробуста в селе проживают его брат и сестра. Я уже им написал письмо с просьбой сообщить о себе и выслать фото Хробуста. Я уверен, что они получили “похоронную”, где было написано “пропал без вести”, а между этим определением и определением “погиб” есть большая разница и для родных семьи погибшего не безразлично содержание определения – верно?»

И в письме от 9 июня 1966 г.:

«...разыскал семью Хробуста Ивана Авксентьевича, жену и двое детей (сын и дочь). Главное управление кадров Вооруженных Сил и Читинский облвоенкомат. Адрес: Читинская обл., Оловянинский р-н, с. Булум, Шулекиной Вере Семеновне. Когда закончилась война сыну Анатолию было 5 лет, дочери Тамаре 3 года. В настоящее время Анатолий после службы в армии поступил в Читинский пединститут и учится на 2-ом курсе. Тамара закончила кооперативный техникум. Связь с Хробустом они потеряли в январе 1942 г. В последнем письме он писал, что его наградили в корпусе орденом Красного Знамени [в доступных нам документах ЦАМО информация о получении ордена отсутствует]. Шулекина В.С. сообщила о муже следующее: родился в 1915 г. на Житомирщине, Корыстешевский р-н [правильно Трояновский р-н], с. Иванковцы. Член партии с 1940 г. На фронте с сентября 1942 г. До убытия на фронт командовал эскадроном...

О том, как попал Хробуст в Ивановку можно лишь догадываться, что он шел к линии фронта, а линия фронта была км 5-7 за Ивановкой. По рассказам, придя в дом на окраине Ивановки, он спросил – что здесь, немцы или наши? Был он ранен в руку, далее подробностей я не знаю, но врач Коник Анна Семеновна привела его в больницу и поместила».

Полковник медицинской службы в отставке Коник (Барзилович) Анна Семеновна в 1966 г. написала в письме Вере Семеновне Шулекиной:

«Хробуст Иван после сильного боя ко мне домой пришел раненый в руку для перевязки. Ранение тяжелое, рука распухла, посинела. Был он уже переодет в гражданское. Предъявил мне партийный билет и наган, сказал, что он лейтенант, сам с Дальнего Востока, где осталась у него жена и двое детей. Дома у меня нечем было перевязать, и мы пошли полем в больницу, держались на некотором расстоянии. В больнице находилось много таких как он, там он получил перевязку и находился на излечении до полного выздоровления. Все время вел себя смело, без стеснения высказывался против фашистов и без дела не сидел. Помогал приготовлять топливо для кухни (рубил парк больницы, так как никто нас не снабжал). Часто ходил к нам, очень дружил с моим отцом. С ним он долго просиживал за разговорами. О чем они говорили, я не знаю, отец мне не успел рассказать, - умер в день освобождения, так как имел больное сердце, да и мне некогда было, нужно было суметь скрыть прибывавших красноармейцев в больнице. А их у нас было 39 человек. Многие по выздоровлении уходили в сторону фронта. Иван остался, устроился на работу на ст. Штеровка, организовал группу сопротивления. Все время просил меня дать ему яд для немецкой кухни, чтобы отравить немецкую передовую, но у нас такого вещества не было. Перешел жить на ст. Штеровка, где работал. Как там уже получилось, его немцы арестовали и арестовали еще троих. О дальнейшей судьбе их мы не знали сразу. После освобождения мне написал Ханин Петр из армии. Он был в лагере Дахау, где был еще один – Любиев [Леонид], а затем нашими войсками освобождены. Узнали и о Вашем муже, что он и еще Вера Щербакова – девушка работала у нас, расстреляны в августе в г. Чистяково [ныне г. Торез]. Вашего адреса не знали, и только когда Бондаренко Михаил Порфирьевич разыскал Вас, написал мне адрес. И вот я решила Вам описать эту горькую правду. Не скрою, не один раз собиралась сесть за письмо и все не решалась. Пусть же знают Ваши дети правду об отце – герое, который и без линии фронта чувствовал себя на фронте и был предан делу своему и Отечеству до последнего дыхания и не предал своих товарищей».

Ивановская больница

С началом оккупации (с 18 июля 1942 г.) на станцию Штеровка фашисты гнали пленных красноармейцев, осужденных местных жителей и молодежь для дальнейшего перемещения в концлагеря, тюрьмы и на работы в Германию.

Ситуация особенно усугубилась с приходом холодов. Обмороженные, раненые и беглые нередко находили приют в Ивановской больнице.

До марта 1943 г. главврачом больницы работала Надежда Демидовна Павелко, которая выписывала справки молодежи о нетрудоспособности, скрывала раненых советских воинов, но полиция начала пристально следить за ее деятельностью, поэтому она вынуждена была уехать и скрываться. Новым главврачом был назначен 70-летний Василий Никитич Брагин. Бывшая медсестра Клавдия Семёновна Величко так вспоминала те дни:

«…поступила в больницу к Василию Никитовичу Брагину. Он возглавлял и больницу, и здравотдел при зем[ской] управе. На второй день Василий Никитович сказал: “Я с вами работал и верю, что вы меня не подведете”. Начали поступать раненые солдаты в гражданской одежде. По указанию Василия Никитовича мы ничего не спрашивали и не вели списки. Оказывали помощь, как могли и чем могли. До этого я работала в Донецкой области в с. Максименко. Там был аптечный филиал. Когда уходила, часть медикаментов взяла с собой. Они пригодились для начала работы. В частности, была пол-литровая баночка сульфидина, анальгина и бесалола. Потом медикаменты доставали у немецкого санитара, который жил у Снежко в доме 13. Он помогал медикаментами, также давал бинт.

В 1943 поступило очень много раненых в основном с седьмого корпуса. Ими были забиты два отделения. Спасались под видом тифа, кормили раненых тем, что доставали на мельнице. Для больницы давали 10 килограммов макухи. Жуков Леонид и Любиев Леонид приносили с мельницы макухи столько, сколько могли. Они числились санитарами. Щербаков Александр Иванович. Дочка его работала санитаркой. Расстреляли ее за участие в подпольной работе. Ее звали Вера. Любиев Леня и Жук[ов] Леня спасли 15 бойцов, которые были закрыты на мельнице. Приходили в больницу бойцы по 5–10 человек. По указанию Василия Никитовича мы, по возможности, не допускали немцев в больницу».

Примечание: макуха (жмых) – отход от производства подсолнечного масла. Используется для кормления сельскохозяйственных животных (свиньи, лошади, КРС, птица и т.д.). В ней много белка, много питательных полезных веществ.

О том, что в Ивановской больнице оказывали помощь конникам 7-го гв. кавкорпуса, в своих записках очень скромно написал и сам В.Н. Брагин:

«В половине февраля 1943 г. в Ивановскую б-цу начали поступать больные и раненые к-цы после большого сражения между красноармейцами и немцами. Собралось конников человек 30. Некоторые из них были постельные больные, а большинство ходячие. Сразу же после поступления в больницу я предупредил конников, чтобы они из больницы никуда не уходили, в противном случае, если пленный где-либо попадется в руки немцев, пострадают и больница, и больные. Всюду вокруг больницы кишели немцы. Является вопрос: почему немцы не осматривали больницу. Вызвали меня к себе комендант и главный врач (немецкий). Я им сообщил, что в больнице лежат тифозные больные и после этого сразу же на всех дверях больницы и входах были вывешены немецкие надписи «вход запрещен». [Ф.1, оп. 22, д. 38]

В архивных источниках упоминается различное число советских солдат и офицеров, которые укрывались в Ивановской больнице. Объяснить это можно тем, что в целях безопасности доподлинно никому не было известно, сколько на самом деле там было больных, а сколько скрывалось под видом тифозных. Количество людей все время менялось. Выздоравливающие уходили за линию фронта (помогали местные патриоты), но некоторые люди оставались. Так в больнице появились сапожная мастерская и больничная кухня. Самое трудное было в условиях оккупации всех этих людей прокормить, обстирать и обогреть. О том, как справлялись с тяжелейшими трудностями больничного быта, написала в воспоминаниях фельдшер-акушер Елизавета Аврамовна Алякина (семья Алякиных укрывала у себя в доме красноармейца Шанина Вениамина Васильевича до освобождения п. Ивановка):

«Кормили нас очень плохо. Больных кормили 10 кг макухи, хоть 30 больных, хоть сколько. Был на мельнице Щербаков Александр Иванович он нам на одно «требование» выдавал макуху 2–3 раза. За что его один раз очень сильно побили. Немец заметил, что он дает макуху лишнюю, но все равно мы пользовались его благами, брали больше макухи, чем положено. Больных было очень много. Восемь подвалов. Восемь подвалов в больнице и все они забиты. Человек сто было больных, человек сто они не больные, были совершенно не раненые, здоровые люди, но мороз – февраль месяц. Кормили как могли. Я, санитарка была, ее нету, Варвара Мартыновна Полякова ходили по Ивановке собирали кто кусочек макухи, кто огурец, кто помидор, кто картошину. Вот так она просила, мне выносила, а я носила. Повязки немецкие выдавали нарукавники, у меня была повязка. Если взять кого-нибудь из больных чтоб помогли, так нельзя было, нет повязок. Потом появилась квартальная Манжула Клава с Интернациональной улицы. Она нам помогла достать повязки не всем, но кое кому достала. Они нам тогда помогали. Те, что с повязками на передовую ездили. Тут выше Ивановки 3 км была передовая, где встретились они даже в штыковую, там очень много битых коней. Возили конину, это подкрепление к столу было, и помогали на санках возить на детских...»

Местные жители п. Ивановка, ст. Штеровка, совхоза им. Петровского и других близлежащих н.п. были вовлечены в работу по оказанию помощи советским солдатам, попавшим в тяжелейшие условия, о чем и сообщала в своих письмах В.С. Еремеева М.П. Бондаренко:

«Татьяна Семеновна Омельченко [мама подпольщика Владимира Омельченко] и Варвара Яковлевна Лобова [тетя подпольщицы Сони Роменской]: подтверждают, что сбор продуктов и одежды на ст. Штеровка проходил и все сносилось к Шацким. Евдокия Яковлевна [Шацкая – мама Сони Роменской] не раз носила продукты и одежду в ивановскую больницу и на городищенскую шахту, где было много бойцов».

Автор: Светлана Трошина, научный сотрудник Луганского краеведческого музея.

Конец первой части. Продолжение следует