Здравствуй, моя дорогая мамочка!

Очень сильно скучаю по тебе, братьям и сестренке. Пишу это письмо и передам не по почте, а через Василия, моего земляка, ему ногу оторвало. Лежит в медсанбате, наверное завтра домой поедет. Точно быстрее приедет. Да и цензор меньше знать будет. А я хочу тебе написать то, что точно тебя обрадует, а мне как члену ВКП(б) не то что писать, но и думать про это не положено.

Стоим мы сейчас между Будапештом и городом, название которого точно не выговорить, только написать можно: Секешфехервар. У нас с Искандером была сегодня очень удобная позиция, в прицел винтовки видел Будапешт. Наверное красивый город. Летчики с высоты видели много раз, говорят, что красивый. Вот вычистим от этой фашистской гадины и снова в Дунае умоюсь. Я всех вас одинаково люблю, и тебя, и братьев, и Машу, но за Ивана больше всего переживаю, не знаю почему, все время он мне снится. Василий мне пообещал точно к тебе приедет, Всего-то 40 верст, за один день обернется. Все своих лошадей вспоминает, говорит что без них никак теперь. Тоже с ним подружился сильно. Жаль, что уезжает. У меня с фрицем еще с Воронежа ненависть. Буду с ним рядом, живого задушу. Сколько уже похоронил своих. Не успеешь толком подружиться, а тут приходится прощаться.

Теперь о том, чего боюсь от цензора. Ты нас всегда с Иваном гоняла, что мы иконы твои полотенцами закрывали. Смеялись с тебя. Тут тоже смеемся всегда с Искандера. Он как может так и в лес скачет – с ковриком своим, своему богу молится. А тут лежим с ним, болтаем. Потом смотрю в прицел и вижу выстрел. Даже показалось, что пулю видал. Я только закричал «о боже». Уткнулся носом в землю и слышал как пуля над волосами прошла. Искандер его … и смеется – это тебя алах спас. А я наверное в бога поверил. Пока не знаю.

С парашютом не прыгаем сейчас вообще уже несколько месяцев. Держим в кольце этих проклятых гадов. Все равно мы их добьем в их логове.