Выступление соавтора проекта "Боевая слава" Дмитрия Юрьева в рамках форума «Твоя Академия Лидерства. Взгляд в будущее». Москва, 23.04.2022
Первый раз перед школьниками я выступал в 2018 году.
Так же волновался, так же у меня дрожал голос (возможно, вы это сегодня услышите). Думал: что рассказать ребятам, что бы им сказать такого важного, но нешаблонного. Помню, что напечатал на А3 на рабочем принтере фотографии Илона Маска, Стива Джобса, Королева с Гагариным.
Участники первого сезона догадались, что это было на финале конкурса, в солнечном Сочи. Вы представляете: солнце, ласковое море, такой вот драйв и динамика – и рядом горы, наши кавказские горы, уже зеленеющие. Горы, где я в первый раз, почти за 20 лет до конкурса с моими друзьями штурмовал пещеру.
Перед подготовкой выступления TED организаторы (а ты спрашиваешь: «О чем рассказать?»): «Расскажите о своих увлечениях». Cначала думал рассказать о беге, но это про целеустремленность, про характер, про преодоление себя. Но после конкурса многие из нас увлеклись бегом. Поэтому решил рассказать о спелеологии.
Спелеология – это изучение пещер. В пещере грязно, темно, холодно, капает вода – иногда вы прямо по ручью ползете. То, что ты видишь, не увидит обычно никто, потому что достаточно узко. Там нет вот этого героического образа, как в кино: когда сначала камера показывает такого красивого человека в разноцветном комбинезоне, который стоит озаренные солнцем, потом крупно наезжает его героическое лицо. Этого нет. Там грязно, холодно и мокро. Там нет адреналиновой скорости горных лыж. Вы перемещаетесь очень медленно, но, в принципе, в горах – кто был зимних экспедициях в горах, понимают – что для того, чтобы пройти километр или полтора (приблизительно чуть больше чем до метро Павелецкая) вам может потребоваться полтора дня. Потому что там много снега. Если с вами что-то случится, это как-то очень досадно: вертолет, красивый спасательный вертолет не прилетит за вами, потому что вертолеты не летают под землей. Но даже в этом увлечении есть такой момент, когда вы поднимаетесь на поверхность – это склоны кавказского хребта – вы смотрите вдаль и видите море, то самое ласковое море. До него бесконечно далеко, идти 4-5 дней пешком, но оно есть. В это море садится красное солнце, где-то в районе Сочи, тех самых сочинских школ, в которых мы проводили уроки в 2018 году.
Мой дед был школьным учителем в небольшой сельской школе где-то в центральной России. У нас ним большая разница в возрасте: он родился в начале XX века, и когда я был десятилетним пацаном, когда застал его, ему уже было почти 80 лет. У нас не было вот этих вот пасторальных историй «дедушка и внук», «садись на колени, я расскажу тебе историю». Для меня он был неразговорчивым человеком, который прожил весь XX век, к которому родители на каникулы отправляли меня на все лето и с которым мы выращивали эти традиционные кубанские помидоры.
Горы он увидел первый раз в 30 лет, тоже зимой. Зимой 1942 года. И это был не туристический поход, не поездка в отпуск и даже не спелеоэкспедиция. Он, сельский учитель, под огнем противника со своими товарищами должен был решить задачу, которая казалась им невозможной. Они должны были закрепиться на перевалах и не пропустить немцев к Черному морю. Вы помните этот снег, который выше вас, по которому километр идти два дня. И они сделали это, они выстояли в наших Кавказских горах.
После войны дед переехал на Кубань: ни к морю, ни к горам – в маленький городок где-то на востоке края, в степях кубанских. Город, в котором родились мои родители, в котором родился и вырос я, пошёл в школу.
Наш физик рассказывал нам, мальчишкам, которые после уроков не убежали в школьный двор гонять мяч или курить за углом, а остались решать задачки по физике и математике, что где-то – а для нас это было на севере – в середине России, под Москвой есть институт.
Первый раз в метро я проехал в 18 лет. Это было почти в конце 11-го класса, в марте месяце, когда мы с отцом поехали поступать в институт. Сейчас забавно выглядит для современных школьников, для каждого из нас, но, действительно, мы поехали поступать вдвоем.
Я помню этот март, не было солнечно, даже сегодняшнюю московскую погоду не напоминало. Было вот такое начало весны, серое, серое низкое свинцовое небо, нерастаявший грязный снег где-то местами, такой промозглой дождик капал. И мы – перед глазами картина – идем от платформы электрички. Спросите: «почему электрички?» – я же сейчас про метро говорил. Потому что оказалось, что для того, чтобы добраться в этот институт, нужно почти два дня ехать на поезде в плацкартном вагоне (может быть, кто-то из вас сталкивался), потом ехать на метро и потом еще проехать на электричке. И вот здесь – это были 90-е годы – плитки и всех остальных красот нигде не было – и вы идете по России, где-то посередине России. Серое небо, нерастаявший снег. Но здесь – я это чувствовал тогда и вспоминаю сейчас – я чувствовал: что-то в моей жизни сильно меняется, что-то происходит. Я иду туда, иду в тот институт, о котором знал из рассказов моего физика, который сам в Москве никогда не был. А я иду – и сейчас подам туда заявление. Заявление в институт, который дал мне профессию и знания, а еще дал мне друзей.
Вы их знаете: это те люди, с которыми мы штурмовали глубины Кавказских гор. Люди, с которыми я смог разделить ощущение человека в космосе. В чем прикол спелеологии? На нашей планете очень немного мест, где не ступала нога человека. Побывали практически везде. Но есть две области: это где-то в космосе и где-то под землей. Места, где вы точно знаете, что вы первый, что никто здесь никогда не был. Друзей, которые там, где темно, холодно и сыро, протянут вам руку. Когда у вас уже девятый день экспедиции ниже поверхности земли, когда вы понимаете, что не то что все это за собой протащить, а просто шагнуть не получается. Они протянут вам руку. Но не потому, что это будет какой-то красивый жест или о нем потом можно будет рассказать. Этого никто никогда не увидит, это будет только между вами. А еще вы знаете, что, протягивая вам руку, сняв с вашего плеча один из транспортных мешков, они сделали – вы все находитесь на пороге своих физических возможностей, там нет людей которые cхалявили или такая легкая прогулка с легким рюкзачком или сумочкой, все понимают – что ты делаешь по максимуму. И вот, когда ты делаешь по максимуму, ты понимаешь, что твой друг, снявший транспортный мешок с твоего плеча, сделал чуть-чуть больше, шагнул за этот предел. Он сделал больше для тебя, больше чем он делал для себя самого. И ты понимаешь, что ты в какой-то момент тоже шагнешь за этот предел.
Я твердо знаю, что у моего деда и его товарищей там, в кавказских горах, было так же. Что они сражались не потому, что об этом напечатают в газете, и не потому, что дадут медальку. Они делали это потому, что надо, надо было делать тогда там, в тех условиях. И потому что никаких других людей тогда не было и не могло быть. Были только они.
Но потом спелеоэкспедиция заканчивается. Вы поднялись на поверхность, помылись, съели какие-то шашлыки и хачапури, посмотрели со склона Кавказских гор снова на ласковое море – и вернулись обратно.
Вернулись в свои школы, вернулись в свои города, большие и не очень, вернулись к этой повседневной жизни, повседневным делам. И вы рассказали истории. История о горах, о море, о пещерах, о дружбе, о том, как не сдаваться и идти к своей цели. И ребята, которые услышали ваши истории, решили сделать больше. Больше чем вы, больше, чем они сами думали о том, что они могут сделать. Сделали это в первую очередь для себя самих. Для своих семей, для своих школ, для своих городов и для своей страны.
...А вы услышали историю вашего товарища о фронтовом пути его деда, полкового комиссара. И эта история помогла вам рассказать историю простого сержанта из сельской школы где-то в центре России.
Мы – продолжение тех людей, которые были до нас, и мы продолжимся в тех людях, которые будут после нас. Каким будет это продолжение, зависит от нас и от наших историй.
Спасибо!